Призрак оперы. Страница 2

И действительно, последнее время в театре только и было разговоров, что об этом призраке во фраке, который прогуливался по всему зданию и, как только его замечали, исчезал неизвестно куда и как. Сначала все дружно смеялись, шутили над его старомодным костюмом, но затем мало-помалу образ призрака оброс легендами. Все уверяли друг друга, что они уж точно видели этого необычайного господина или испытали на себе его губительное влияние. И даже если сам призрак не возникал, он давал о себе знать какими-нибудь необычайными происшествиями. Но всегда его появление не сулило ничего хорошего.

Случалось ли какое-нибудь недоразумение, ссорились ли две подруги, или пропадала пуховка из пудреницы, во всем теперь был виноват призрак Оперы.

Но кто же его, всё-таки, видел? В театре и без призраков немало мужчин во фраках. Но у этого было одно отличие: под фраком скрывался… скелет.

По крайней мере, это утверждали барышни.

И, кроме того, у него вместо головы, был… отвратительный голый череп.

Может быть, это были просто чьи-то выдумки. Надо сознаться, что первым о скелете под фраком рассказал старший рабочий сцены Жозеф Бюкэ, который действительно видел призрака. Он столкнулся с таинственным незнакомцем — можно сказать нос к носу, если у этого последнего, конечно, имелся нос — на одно мгновенье, так как призрак сейчас же растворился в воздухе; но на Бюкэ эта встреча произвела неизгладимое впечатление.

— Он настолько худ, — шептал потрясенный Бюкэ, — что одежда на нем висит, как на скелете. Вместо глаз у него две пустых черных глазницы, а кости обтянуты отвратительной грязновато-желтой кожей, нос так мал, что его совсем не видно в профиль, и это почти полное отсутствие носа делает его лицо особенно ужасным. Несколько длинных, темных прядей волос падают ему на лоб и небрежно висят за ушами.

Напрасно Жозеф Бюкэ пытался проследить за незнакомцем, призрак исчез как по волшебству, не оставив после себя никаких следов.

Старший рабочий сцены был человек серьезный, положительный и не пьющий. Поэтому ему поверили, и его рассказ положил начало новым рассказам, в которых каждый старался уверить слушателей, что он тоже видел этот оживший скелет во фраке.

Скептики поначалу утверждали, что доверчивый Жозеф Бюкэ просто-напросто стал жертвой глупого розыгрыша одного из своих подчиненных!.. Но через некоторое время произошли такие удивительные и необъяснимые события, что даже самые неверующие усомнились в своей правоте.

— Что вы скажете относительно брандмейстера? Не просто пожарный, а брандмейстер. Уж, кажется, одно это увесистое слово: «брандмейстер» может считаться синонимом неустрашимости. Уж он, казалось бы, ничего не должен бояться, особенно огня.

И что же? Брандмейстер Папэн, случайно задержавшись во время обхода помещения под сценой немного дольше обыкновенного, вдруг выскочил на площадку лестницы бледный, как смерть, дрожащий, с блуждающими глазами, и упал бы без чувств, если бы его не поддержала мамаша маленькой Жамме. А знаете почему? Потому что он увидел двигающуюся к нему навстречу… огненную голову.

А уж, казалось бы, чего бояться, — брандмейстера огнем не удивишь.

Кордебалет был взбудоражен.

Эта огненная голова разбивала в пух и прах все прежние описания Жозефа Бюкэ. Начались новые расспросы. И старший рабочий, и брандмейстер должны были снова повторить все, что они видели, и наконец, все сошлись во мнении, что у призрака несколько голов, которые он по желанию меняет.

Вдруг Жамме сорвалась с места и, отбежав в самый отдаленный угол комнаты, испуганно прошептала:

— Слышите?!..

Действительно за дверью послышался легкий шелест, как будто пола коснулся невесомый шелковый наряд. Потом снова наступила гробовая тишина. Сорелли, желая подать пример храбрости, уверенно подошла к двери и попыталась громко спросить, но ее голос дрогнул:

— Кто тут?

Ответа не последовало.

Чувствуя, что на нее обращены все взоры, она, превозмогая себя, всё-таки твердо произнесла:

— Тут кто-нибудь есть?

— Конечно, конечно есть! — воскликнула смуглая, худенькая как сушеный чернослив, Мэг Жири, хватая Сорелли за газовую юбочку.

— Не открывайте, ради Бога, не открывайте!

Но Сорелли, вооружившись никогда не покидавшим ее маленьким, почти игрушечным, кинжалом, все-таки отворила дверь и храбро выглянула в коридор. Он был пуст; ярко-красный фонарь почти не освещал его и только бросал вокруг себя зловещие тени. Танцовщица торопливо захлопнула дверь.

— Никого нет, — сказала она.

— И всё-таки он там был, и мы его видели, — настаивала Жамме, робкими шажками подходя к Сорелли. — Я ни за что не пойду переодеваться одна. Если идти, так всем вместе.

И она набожно потрогала талисман — маленькую коралловую ручку, в то время как Сорелли незаметно перекрестила большим пальцем правой руки деревянное колечко, украшавшее безымянный палец её левой руки.

«Сорелли, — писал как-то один известный журналист, — прелестная молодая женщина, высокая, гибкая как лоза, с задумчивым, чувственным лицом, окруженным ореолом золотистых волос и увенчанное сияющими, как два изумруда, глазами. Когда она танцует, движения ее бедер придают всему телу трепет невыразимого томления. Когда балерина поднимает руки и напрягается, чтобы начать пируэт, тем самым подчеркивая линии бюста и выделяя бедро, мужчины, говорят, готовы размозжить себе голову из-за неосуществленного желания и сойти с ума».

Что касается ума самой Сорелли, то у нее его совсем не было, да она в нем, впрочем, особенно и не нуждалась.

— Однако, девочки, — обратилась она опять к танцовщицам, — возьмите себя в руки. Что это еще за призрак? Кто его видел?

— Мы, мы! — разом закричали девицы. — Он был во фраке, как и в тот вечер, когда его увидел Жозеф Бюкэ…

— А Габриэль его видел вчера днем, днем… когда было совсем светло.

— Габриэль? Учитель пения?

— Да… Как! вы этого не знаете?

— И он был во фраке, днем?

— Кто? Габриэль?

— Да нет же. Этот… неизвестный…

— Конечно, — утвердительно кивнула Жамме, — Мне рассказывал сам Габриэль. Поэтому-то он его и узнал. Хотите, я вам расскажу, как это произошло? Габриэль был в режиссерской. Вдруг отворяется дверь и входит Перс. Знаете, какой у него дурной глаз?

— Еще бы! — хором подтвердили танцовщицы, которых одно имя Перса приводило в трепет.

— Ну, так вот Габриэль, как всякий суеверный человек, при встрече с Персом всегда трогает у себя в кармане ключи, чтоб уберечься от сглаза. Тут, как только Перс появился в дверях, Габриэль вскочил с места и бросился к шкафу, чтобы дотронуться до ключей. Но сделал это так неловко, что разорвал о гвоздь свои панталоны. Тогда, желая поскорее уйти из комнаты, он побежал к двери, стукнулся о косяк и поставил себе на лбу огромную шишку; откинувшись назад, оцарапал ширмой руку и, пытаясь, чтобы не упасть, опереться на рояль, прищемил себе пальцы. Наконец, когда ему удалось кое-как выскочить из комнаты, он так поторопился спуститься с лестницы, что пересчитал спиной все ступеньки. Как раз в это время, мы с мамой подымались по лестнице, и помогли ему встать. Он был весь в крови, мы даже испугались. Но он улыбнулся нам и прошептал: «Слава Богу, что я так легко отделался!», и затем рассказал, что испугался не Перса, а призрака, который вырос у него за спиной, да еще и с мертвой головой, точь в точь как ее описывал Бюкэ.

По комнате пронесся испуганный шепот, потом опять все смолкли, пока, наконец, маленькая Жири не прошептала чуть слышно:

— Жозеф Бюкэ всем сделал бы одолжение, если бы побольше молчал.

— Почему?

— Это мнение мамы, — еще тише прошептала Мэг, озираясь по сторонам.

— Почему же она такого мнения?

— Т-с-с!.. Мама говорит, что призрак не любит, когда его беспокоят.

— Откуда же она это знает?

— Так… я не знаю…

Но этого было достаточно, чтобы разжечь любопытство молодых танцовщиц. Они окружили Жири со всех сторон, умоляя сказать им всю правду, и в то же время, вздрагивая от волнения и ужаса.